Помощь сайту:

Мастерская: киот на заказ недорого на сайте. Только качественные изделия.

История Храма

Краткое описание церкви, икон кисти Симона Ушакова и прочих ее «достопамятностей» по материалам книги Д.К. Тренева «Памятники Древне-русского Искусства Церкви Грузинской Богоматери в Москве», изданной в 1903 г. при Церковно-Археологическом Отделе Общества любителей духовного просвещения.

В Москве, в Китай-городе, в Грузинском переулке, который спускается по склону возвышенности от Ипатьевского переулка к Китайской стене, находится древняя каменная церковь во имя Грузинской Божьей Матери. В прежнее время по своему престолу она называлась «во имя св. Живоначальной Троицы, что в Никитниках», а еще ранее «Никитскою», или «св. мученика Никиты на Глинищах», и, первоначально, была деревянною. Свое название «на Глинищах» получила она от холма, на котором находилась, прозывавшегося по составу почвы с залежами красной глины «Глинищами».

Год построения первоначальной деревянной Никитской церкви неизвестен. Первые, дошедшие до нас, письменные о ней сведения имеются от 1625 года, но нужно полагать, что она существовала и в XVI веке и именно в 1579 году, каким годом помечена икона св. мученика Никиты с житием, находящаяся у южной стены ее Никитского придела. Так как в 1571 году, при нашествии хана Девлет-Гирея, почти все деревянные строения «Китая» были истреблены пожаром, то, вероятно, деревянная Никитская церковь была выстроена между 1571 и 1579 годами.

В XVI веке Москва, и особенно ее «Китай-город», часто страдали от пожаров, которые были причиною гибели многих церквей со святыми иконами, утварью и книгами. Bcледствие этого «Китай» назывался также «Пожаром», а по средоточию в нем торговли—и «Торгом» или «Торговищем».

Эта часть города первоначально была окружена деревянно-земляным укреплением, вдоль внешней стороны которого был вырыт глубокий ров, наполненный водою из соединявшейся с ним речки Неглинки. То и другое было устроено в 1534 году при правительнице Елене из рода Глинских, во время малолетства Иоанна Грозного. Позднее, в царствование этого государя, вокруг Китая возведены были примыкавшие к Кремлю каменные стены с башнями и воротами. Эти последние находились в конце главных улиц, какими были: Варварская (Варьская), Никольская и Ильинская. У Варварских ворот, называвшихся в старину, по находящейся вблизи их церкви, «Всесвятскими», был перекинут через ров деревянный мост, носивший то же название. Подобные мосты имелись и при других вратах. Вышеупомянутые главные улицы пересекались поперечными переулками, как, например, Ипатьевским, Посольским и др. Места пересечения назывались «крестцами» и имели особенное значение. Описываемая церковь стояла вблизи Варварского крестца и Китайской стены, близ которой на берегу Неглинки стояли мельницы, от чего и церковь называлась «у Мельницы». Внутри Китая находились площадки, пустыри, сады, огороды и множество церквей с их погостами или кладбищами, огороженными иногда сплошными заборами или решетками, но большею частью надолбами, и называвшимися «монастырями». Об обилии церквей в этой части города можно судить, например, по тому, что на пространстве от Никольских и до Фроловских (Спасских) ворот (91 саж.) существовало 15 церквей. Часть пространства внутри «Китая» занимали гостиные ряды и лавки, которые до 1596 года были преимущественно деревянными, а в этом году закончено было строение каменных. Близ описываемой церкви, внизу под горою, у Китайской стены, производилась торговля сусленая и квасная. Ближайшие же ряды с другой стороны, у Варварского крестца, были: масляный, сельдяной, медовый, свечной и другие. Кроме того, находились многие общественные здания, как, например: тюрьмы (Варварская), посольские, денежные, винные и мытные дворы, а также подворья, палаты знатных бояр, дьяков, гостей и иконописцев. В начале XVII века рядом с описываемою церковью и в ее приходе находился двор с каменными палатами, принадлежавший, по-видимому, весьма зажиточной и благочестивой купеческой семье Никитникова. В то время хоромы строились преимущественно посреди двора, и, чем богаче был хозяин, тем обширнее стремился он устроить свой двор. Этот последний у Никитникова имел в длину 37 сажень, а поперек — 31 саж., тогда как лежащая рядом земля под церковью и кладбищем простиралась всего на 11 сажень в длину и на 19 поперек. Кроме этого владения Никитников имел поблизости еще и другое в приходе Климента, папы римского, что у Варварских ворот.

В 1626 году в Москве произошел весьма большой пожар, произведший сильные опустошения в Китае. После этого пожара указом царя Михаила Теодоровича и патриарха Филарета от 12 мая 1626 года повелено было окольничему Григорию Волхонскому и дьяку Василию Волкову перемерить и описать в Среднем городе (т.е. в „Китае”) большие улицы, переулки и тупики. Составлен был новый план Москвы, и, между прочим, на Варварском крестце раздвинуты были ряды: масляный, сельдяной, луковый и другие, и между ними сделана улица шириною свыше 3 сажень. Трудно предположить, что в этом пожаре могла уцелеть деревянная Никитская церковь, находившаяся поблизости опустошенного им Варварского крестца, но из нее была, вероятно, вынесена и поэтому уцелела храмовая икона св. великомученика Никиты. Нам известно только, что в 1628 году ее благочестивый прихожанин, ярославский гость, Георгий Леонтьев Никитников, на месте бывшей деревянной церкви построил каменную, по ныне существующую, во имя Святой Живоначальной Троицы, с приделом во имя св. муч. Никиты. По церкви и самое урочище, где она находилась, стало называться «Никитниками», а церковь— Живоначальной Троицы, «что у гостя Григорьева двора Микитникова»). Поддержанию описываемой церкви содействовал в 1629 году другой ее прихожанин, дьяк Иван Елисеев Богданов-Щепоткин, завещавший ей и причту в городе, на Ильинке, в тогдашнем Покромном ряду, две лавки.

Поздние, в 1653 году, описываемая церковь была увеличена пристройками и украшена стенописью на средства того же гостя Никитникова. Надпись, которая идет под изображениями вдоль стен, возобновленная К. Я. Тромониным, гласит следующее: «Лета 7161 при державе благоверного и христолюбивого Государя, Царя и Великого Князя Алексия Михайловича всея Pycи, в осьмое лето благочестивыя державы Царства его, совершена и подписана бысть церковь во имя Святыя Живоначальныя Троицы иждивением гостя Георгия Леонтьева сына Никитникова и сына его Андрея и внука его Бориса». При поновлении стенописи в 1845 году к этой надписи было прибавлено еще следующее: «а поновлено вновь иконное и стенное писание сея святыя церкви в лето от Рождества Христова 1845». В описываемой церкви находятся следующие престолы: Св. Жив. Троицы, св. велик. Никиты, св. Николая Чудотворца и св. Иоанна Богослова. В 1654 — 5 годах, когда свирепствовала в Москве моровая язва, нужно полагать, умерли и строители описываемой церкви: Георгий Леонтьев Никитников, его сын Андрей и внук Борис. Когда кладбища при приходских церквах в «Китае» были упразднены, то некоторые надгробные памятники не уничтожились благодаря тому, что были вмазаны в стены с внешней стороны храма. Между этими последними находится и надгробный камень внука храмоздателя, Бориса, со следующею надписью: «Лета 7103 (1655) года сентября в 7 день, на память св. Великого Иоанна Предтечи, преставился раб Божий Бориc Андреев сын Никитникова». В описываемой церкви хранится памятник усердия к ней сына храмоздателя Андрея Никитникова —это им устроенный рукописный синодик с интересными заставками XVII века, в который, кроме имени рода храмоздателя, записывались также и имена других родов или фамилий, бывших ее прихожанами. Между этими последними встречаются следующие имена: Ивана Григорьева Булгакова, Михаила Плещеева, Степана Олябьева, Григория Чернышова, Максима Maтюшина, Симона Ушакова, гостей Левашевых, Шориных, Богдана Щепоткина и княза Ивана Андреевича Голицына. Там же находим мы сведения о вкладе бархатных риз сибирским царевичем Василием Алексеевичем в 1683 году. Запись сделана собственноручно царевичем…

В «Строельной книге церковных земель 7165 (1657) года находим мы сведения, что в этом году единственною, оставшеюся в живых, владетельницею имущества Никитниковых является вдова Бориса Андреевича, внука храмоздателя, Евдокия. Там же указано, что описываемая церковь была «пригорожена во двор», и что «по нынешней мере под церковью земли и кладбища в длину 1:1саж., поперек 19 саж., и то кладбище тесно, порожих мест нет», вследствие этого от земель соседних владельцев, дьяка Ивана Щепоткина и вдовы Бориса Никитникова, Евдокии, было урезано несколько квадратных сажень земли и прибавлено к вышеупомянутому кладбищу, при чем прежняя его часть была огорожена наглухо забором, а новая—«изредко надолбами».

В 1654 году, во время чумы, описываемый храм прославили и обогатили чудотворения его иконы Грузинской Божьей Матери, описание которой приведено ниже, но особенно много содействовал его украшению царский иконописец Симон Ушаков, написавший в 1657 — 68 годах несколько замечательных икон, украсивших его главный иконостас. Имена этого знаменитого царского изографа и его родных занесены в вышеупомянутый синодик, что дает повод думать, что небольшой собственный его домик, о котором сообщает нам Г.Ю. Филимонов, находился в приходе описываемой церкви. В этом своем доме Симон Ушаков жил до 1668 года, когда вследствие прошения ему был передан во владение, находящийся неподалеку на Посольской улице, двор Ксении Юдиной. В вышеупомянутом прошении Ушаков, между прочим, сообщал следующее: «А дворишко у меня малое и в грязи в Китай-городе и хоромишек построить для иконного письма и для учеников негде», и просил себе у государя вышеуказанный двор с тем, чтобы деньги с него взыскали по оценке с рассрочкою платежа. Просьба Ушакова была уважена, и он на некоторое время сделался обладателем желаемой недвижимости, исправил и обстроил ее затем по своему желанно, но в 1672 году он должен был уступить ее другому лицу, так как двор этого последнего понадобился ближнему боярину, царскому тестю, Кириллу Полиевктовичу Нарышкину. Это последнее событие привело к крайнему расстройству всех дел Симона Ушакова, от которого поступил затем целый ряд челобитных, знакомящих нас с бытом и устройством жилищ иконописцев того времени. Ниже сообщаются сведения, касающиеся его произведений, фотографические репродукции с которых помещаются на таблицах настоящего издания.

Относительно дальнейшей судьбы описываемой церкви И. М. Снегирев сообщает, что в Троицкий пожар 1737 г., начавшийся в Белом городе и опустошивший Кремль и «Китай», она сохранилась невредимою. В переписной книге значится, что после пожара порожняя церковная земля, бывшая во владении полковника князя Якова Сибирского, находилась в заднем конце ко двору баронов Строгоновых. В приходе этой церкви в 1765 году был открыт Китайский воспитательный дом, помещенный в палатах князей Сибирских, графа И. Г. Чернышева, баронов Строгоновых и Колычевых. Когда же в 1770 году из Кремля были переведены в них Коллегии, он присоединен был к новому Воспитательному дому на Васильевском лужке. Церковь эта не избежала грабительства неприятелей в 1812 году, но осталась невредимою. Внутри она поновлялась в 1845 году, и ремонт ее совершается и в настоящее время.

Оригинальный вид описываемой церкви обращает на себя всеобщее внимание, но, к сожалению, в настоящее время со стороны Китайской стены церковь застроена высокими многоэтажными домами; в давние же времена среди низеньких домиков обывателей этот храм должен был казаться особенно величественным и красивым.

Стиль его зодчества относится к так называемому «московско-русскому», о котором архитектор, профессор Н. В. Султанов, сообщает следующее: «С помощью технических познаний западных зодчих и тех восточных и византийских художественных элементов, которые были у нее под руками, а также и обоих собственных, Московская Русь создает ту своеобразную и причудливую архитектуру, которая известна под названием «московской». Этот московско-русский стиль достигает своего наибольшего, хотя далеко неполного, развития в XVI и XVII вв. и представляет нам образцы самостоятельного русского искусства. Лучшими его созданиями, бесспорно, следует считать: по каменной архитектур церковь в с. Дьякове, собор св. Василия Блаженного ХVI в. и церкви XVII в.: Грузинской Божьей Матери в Китай-городе в Москве и Троицы в подмосковном селе Останкино». Рассматривая описываемую церковь с внешней стороны, мы прежде всего замечаем, что правильного фасада в теперешнем смысле она не имеет, а все ее целое составлено как бы из отдельных разнородных частей, что напоминает тип старинных русских деревянных построек. Средняя квадратная ее часть без внутренних столбов и прилегающие к ней более низкие части: с востока—алтарь, с запада—паперть с колокольнею, с севера — трапезная с приделом святителя Николая Чудотворца, равно как отдельная пристройка к юго-восточной части с приделом св. Никиты мученика, все это поставлено на высоких подвалах по образцу подклетей деревянных древне-русских церквей и хоромных построек. Входом на паперть церкви служить крыльцо с значительно выдвинутою вперед лестницею с «рундуками» или площадками, из которых первый рундук имеет красивое шатровое прикрытие на массивных круглых столбах, увенчанное крестом, вместо которого в середине XIX века находилось изображение ангела с трубою, которого нет уже в настоящее время и не могло быть и в древности; в нижний рундук описываемого крыльца ведут с трех сторон по три ступени, следующий рундук разделяет на две части прямую, т.-е. без поворота, лестницу, третий —прилегает ко входу на паперть. Крыльцо подобного устройства служило обычною принадлежностью старинных русских хором, откуда перешло и в зодчество наших деревянных и каменных церквей. Исследователь древне-русского быта и старины И. Е. Забелин о древне-русском крыльце сообщает, что в древнем быту устройство его не ограничивалось только тем значением, что это был необходимый вход в жилище, но что, вместе с тем; оно представляло как бы своеобразное поприще, где неизменно должен был проходить целый особый порядок бытовых отношений. Вот почему и устройство крыльца выработалось в особый строительный тип. К древне-русским хоромам пристраивалось оно, как независимая часть, особо и выдвигалось на середину переднего двора, занимая место между входом в здание и воротами.

Фасад описываемой церкви разделен на части полуколонками романского стиля. Подобно деревянным церквам, в ней нет окон на северной стороне, и они расположены, главным образом, по южному фасаду. Устроены окна с раскосом внутрь, запирались они железными ставнями, а рамы были снабжены железными переплетами для вставления слюды. Образчик одной такой древней рамы еще хранился в середине XIX века на паперти церкви, о чем сообщает нам в своем описании И. М. Снегирев. Об окнах описываемой церкви ее реставратор, архитектор Л. В. Даль, сообщает, «что деревянные церкви всего чаще имели с южной стороны два или, если церковь высока, четыре окна и выше их в середине икону; здесь фасады хотя и разделены на три части, но одна часть застроена приделом, так что остались на виду только два, что и навело сочинителя фасада на мысль поставить вверху, на средину, икону Богородицы. Нижняя пара окон, как боле видная, украшена с особенным тщание и отделана белым камнем, по которому вырезаны мелкие узоры; в правом окне нельзя не признать влияния кремлевских теремов, равно как и на внутренних двух резных дверях церкви, левое же чуть ли не принадлежит резцу итальянцев, строивших при Василии Темном. Верхние сандрики этих окон, представляющие какую-то переделку западных фронтонов, употреблялись на дереве; на одном фронтоне поставлен на угол четырехугольный камень с розеткою, другой прорезан, и в нем вставлена балясина, увенчанная чем-то похожим на индийский лотос». Описывая далее фасад этой церкви, архитектор Л. В. Даль, между прочим, сообщает, что «верхний плоский и широкий карниз также кажется взятым с дерева, хотя отдельные его обломы кирпичной архитектуры, а вставленные на угол изразцы составляют как бы отголосок тогдашнего способа украшения кожи и материй металлическими бляхами и пуговицами, а металлов — дорогими камнями». Верхняя часть заканчивается тремя ярусами кокошников и пятью главами с крестами, из которых только одна фальшивая, а прочие совершенно каменные. Разукрашенный южный фасад, нужно полагать, был обращен к улице, почему вход сделан со стороны и составляет как бы продолжение паперти. На северо-западном углу построена восьмигранная шатровая колокольня. Устроенная в ней церковь во имя св. Иоанна Богослова заняла, вероятно, место бывшей тут прежде кладовой. Восточная часть церкви с тройным алтарным выступом утратила свои древние окна, которые расширены и переиначены…

Архитектор Л. В. Даль полагает, что церковь эта создана не строителем, а иконописцем, «знаменившим», т.е. чертившим ее курчавые фасады, и высказывает предположение, что иконописец этот был Симон Ушаков. С этим последним нельзя согласиться, так как Симон Ушаков родился в 1626 году, т.-е. за два года до построения описываемой церкви и, судя по датам его подписей на иконах, которые он написал для любимого им храма, он проявлял свои попечения об украшении его только четыре и более лет спустя его переустройства в 1653 году и совершал свои труды постепенно, а икону Владимирской Божьей Матери написал даже в 1668 году. Можно было бы высказать с уверенностью предположение, что описываемый храм со всеми его внешними и внутренними архитектурными украшениями уже существовал в эпоху художественной деятельности Ушакова и привлек к себе внимание молодого, даровитого изографа, который своими иконами как бы стремился дополнить его благолепие.

Внутри церковь представляется составленною из совершенно отдельных частей. Длинная паперть с окнами на запад упирается в колокольню, на которую ведет узенькая каменная лестница. Тут же, под колокольнею, с первой площадки имеется вход в придел св. Иоанна Богослова, стенопись и иконостас которого новые.

Внутренние части шатра и навеса над входной лестницею крыльца и паперть были расписаны al-fresco, но впоследствии и, вероятно, в 1845 году написаны масляными красками. Между изображениями хорошо сохранилось и интересно то, которое находится над входом в шатер крыльца и представляет блаженство св. праотцев ветхозаветной церкви, восседающих среди райских дерев, и прислуживающих им в белых одеждах отроков.

Вход с паперти в трапезную часть церкви закрывается массивными железными дверями, которые были украшены металлическими прорезными розетками, с подложенною крашеною слюдою, и расписаны золотым орнаментом, но роспись эта сокрыта под слоем краски. Наличники входной двери были также расписаны орнаментом, сокрытым под новым слоем масляной краски, и с обеих сторон огорожены железными решетками с насеченным рисунком. Из трапезной широкий, с круглою аркою, вход ведет в главный храм. Он отделан белым камнем и украшен резным орнаментом. В левом углу трапезной невысокая дверь ведет в полутемный придел во имя св. Николая Чудотворца.

Церковь внутри расписана была прежде также а1-fresco, но переписана масляными красками; начерченные же иглою контуры фресок еще видны сквозь масляную краску. На стенах, не исключая оконных амбразур, изображены рядами события из Евангелия и притчи Спасителя; распятие и вознесение изображены уже на своде.

Под пятами свода устроены с трех сторон в два ряда голосники, а своды под абсидами наполнены ими сплошь; они состоят из обожженных горшков, заложенных в стену так, что их отверстия приходятся к внутренней поверхности стены или свода. Их назначение, по словам того же Л. В. Даля, не усиление звука, как прежде предполагалось, а уничтожение отголоска или отражения от нижних сводов и пят верхнего свода, не доходя до которого голосники задерживают подымающуюся по стене волну звука и, так сказать, раздробляют его своими отверстиями.

Двери с южной и северной сторон ведут в приделы: первая – св. Никиты мученика, а вторая—св. Николая Чудотворца. Наличники дверей из белого камня покрыты вычурною резьбою, напоминающею собою орнаментику отчасти западных и восточных стилей, хотя в чисто-русской переработке.

В первой половине XVII века в Москве при Каменном Приказе уже находились резчики каменных дел, занимавшиеся вырезыванием или высеканием на камне трав, разных узоров, каем, летописных слов и т. д. Резчики приготовляли из камня все резные детальные украшения в зданиях, наличники дверей и окон, пояса, карнизы и всякого рода обломы. До нас дошло и несколько именно таких резчиков по камню, как например, Семен Бажен (1610 г.), Федор Тарасов (1634 г.), Петр Тепловский (1616 г.) и т.д. О последнем упоминается, что он был первый знаменщик и травный писец, т.-е. рисовальщик Каменного Приказа… Из вышеприведенного становится очевидным, что при дворе первых царей из дома Романовых были и каменных дел мастера или, как их звали, «подмастерья», умевшие «знаменить» или рисовать орнаменты для разных каменных поделок, и что эта последняя работа могла не быть в зависимости от участия в ней исключительно иностранцев или знаменщиков-иконописцев, в роде Симона Ушакова и др. Вот почему вышеупомянутые резные каменные наличники могли свободно уже существовать до переустройства описываемой церкви в 1653 году, так как богатый гость Никитников мог привлечь для этой работы искусных мастеров и из Каменного Приказа, и не этим ли можно объяснить сходство некоторых заорнаментированных наличников с подобного рода украшениями кремлевских царских теремов, о чем упоминает Л. В. Даль.

На сводах и стенах алтаря в кругах из трав и цветов написаны семь таинств, апостолы, пророки, праотцы и святители. Изображения эти, как и вся стенопись в храме, переписаны масляными красками, но, судя по некоторым изображениям и травному орнаменту, рисунок сохранил в общем первоначальный характер. Алтарь с коробовыми сводами и с голосниками освещен тремя окнами. Престол возвышен, от помоста на две ступени, и над ним устроена на семи столпах сень.

Но самым лучшим украшением описываемого храма является, резной позолоченный иконостас о 6-ти ярусах, устроенный, вероятно, около 1653 года при возобновлении церкви. Его составляют четыре поперечные балки, укрепленные в противоположные стены, на которых поставлены тесно одна к другой иконы. Резные деревянные украшения, в виде отдельных квадратных частей, наложены так, что тонкие резные полуколонки весьма изящного рисунка прикрывают места соприкосновения икон. Широкие балки покрыты соответственной ширины резными карнизами. Старинная позолота этого древнего иконостаса удивляет специалистов своею прочностью. Верхний ярус заканчивается рядом гладких кокошников с вырезанными восьмиконечными крестами. Между остриями кокошников укреплены резные золоченные изображения херувимов. Нижняя часть иконостаса с резьбою иного рисунка, очевидно, более позднего устройства. Резные золоченные царские врата изящного оригинального рисунка вмещают в себя в клеймах изображения Благовещения и евангелистов, по-видимому, Палеховских мастеров конца XVIII или начала XIX века, но писанные в Москве, так как в них заметно влияние образцов академической живописи.

Верхний пояс иконостаса — праотеческий, ниже которого последовательно идут пояса: пророчески, праздничный и Деисусный или апостольский. Bсе иконы верхних поясов так называемых строгоновских писем с зеленым фоном. Доличное покрыто обильно золотыми пробелами. Заслуживают внимания посреди 5 пояса икона Божьей Матери, восседающей на троне в облаках, и посреди 6 пояса—икона Господа Саваофа, без изображения Бога Слова и Святаго Духа, в белой одежде, с благословляющею десницею, в шуйце держащего землю. Фоном иконы служат красные облака. Ниже, над местными иконами, находится пояс, состоящий из 9 круглых нижеописанных икон учителей вселенской церкви кисти Симона Ушакова. Эти последние размещены так, что шесть икон находятся непосредственно в иконостасе, а остальные на его заворотах, прилегающих к южной и северной стенам храма. Г. Ю. Филимонов высказывает предположение, что эти иконы, вместе с подобного же вида погрудным изображением Спасителя в образе Великого Архиерея Небес, находящимся над входною аркою в трапезной части храма, имели первоначально иное назначение и что помещение их в иконостас должно было вызвать его переустройство, при чем тяблы были повышены.

Слева от царских врат в киоте, поддерживаемом двумя резными фигурами ангелов, находится чудотворный образ Грузинской Божьей Матери. Далее, между северными вратами и степью, помещается икона Владимирской Божьей Матери кисти Симона Ушакова, а на завороте—икона Благовещения с изображением акафиста Божьей Матери в клеймах, писанная тем же изографом с товарищами. Об Ушаковских иконах описываемой церкви будет упомянуто ниже. Следующая икона на завороте иконостаса у северной стены— св. Иоанна Богослова с изображением жития в клеймах. Направо от царских врат находится храмовая икона св. Троицы высокого достоинства, по-видимому, XVII века и, по характеру письма, строгоновских писем, на что дают указания: рисунок, колера, обильная золотая пробелка и прописанный же золотом тонкий, изящный орнамент на каймах одеяний доличного. Свидетельство . M.Снегирева об этой иконе, что она московских писем и не высокого достоинства, по моему мнению, лишено основания. Следующая икона—Сошествия Святого Духа несколько иного характера письма, с белыми, а не золотыми пробелами, написана не позже начала ХVШ века. Все прочие иконы как местные, так и в самой церкви, большею частью новые и не высокого достоинства. В алтаре есть иконы и старые, но испорченные реставрацией, ожидающие расчистки.

Пятиярусный иконостаса, в приделе св. Никиты мученика, по достоинству икон, представляет ценный материал для исследования нашей древней иконописи. Иконы поставлены сплошь на четырех поперечных балках, заделанных прочно с обеих сторон в стены и покрытых с внешней стороны разным, простого рисунка, орнаментом. Иконы разделены поперечными полуколонками, наглухо заделанными в балки. Весь иконостас прилегает плотно к каменной восточной стене церкви. Иконы в этом иконостасе тоже так называемых строгоновских писем, и в них заметно значительное влияние образцов западной живописи, так например, характерно изображение неба и облаков в колерах, соответствующих естественному виду, на иконе Спасителя в Деисусном поясе. Над этим последним помещается пояс праздничный с иконами высокого достоинства, избежавшими, по-видимому, реставрации. Всех икон в нем—двенадцать. Особенно интересны следующие: беседа Господа с самарянкою, исцеление слепого, преполовение, сошествие во ад, исцеление расслабленного, вознесение и сошествие Святаго Духа на апостолов. Заслуживает внимания палатное письмо на некоторых из этих икон, представляющее собою соединение западных стилей с русским. Содержание иконы расслабленного также представляет значительный интерес: Спаситель, за которым следуют ученики и народы, простирает десницу иступленному больному, несущему свой одр. Фототипии девяти икон этого пояса помещаются на последней таблице настоящего издания. Выше пояса праздничного находятся пояса пророческий и праотческий. Иконы этого последнего пояса заканчиваются кокошниками и укреплены на иконостасе по причине закругления свода в несколько наклонном положении.

Среди местных икон особого внимания заслуживает образ Божьей Матери в рост с Предвечным Младенцем на руках, в короне, и как бы парящей в облаках над горою, у подошвы которой изображены в коленопреклоненной позе св. Андрей Критский и св. Георгий Хезовит, святые, очевидно, тезоименные Георгию (а не Григорию) и его сыну Андрею Никитниковым, устроителям и возобновителям описываемого храма. Отмечаем, как особенно достойное внимания, изображение херувимов в облаках в естественных колерах вокруг Богоматери, указывающее в иконописце, писавшем икону, знакомство с образцами западной живописи. Лики смотрящих вверх на Богоматерь святых весьма высокого достоинства и могут служить прекрасными образцами для подражания. Иконописная манера их письма сохраняет все традиционные свои особенности. Изображение ангела на северной двери и местная икона Спасителя—новые и не высокого достоинства. Икона Тихвинской Божьей Матери, у северной стены придела, складками одежды напоминающая—Иерусалимскую, реставрировалась, но, по-видимому, древняя. Икона храмовая святого мученика Никиты, московских писем, значительно поновлена в красках. На ней имеется надпись следующего содержания: «7087 (1579) года поставлен обра Владимиром Огофоновым сыном Темижевым по родителех своих». Святой изображен в рост, в воинском доспехе, с крестом в деснице и с мечом в шуйце. Мушки на нагавицах и на мече—позднейшие добавления реставрации. Вокруг в 14 клеймах изображены события из жизни святого.

В Никитском приделе и в главной церкви висят старинные медные паникадила с двуглавыми орлами, что дает повод думать, что это царский вклад. В главном храме особенно замечательны два деревянных клироса в роде открытых многоугольных беседок с пятью подъемными лавками внутри. Их вычурные резные подзоры, с резными изображениями херувимов, поддерживаются одиннадцатью точеными столбиками. Нижняя часть их украшена полуколонками, а основанием служит помост с двумя ступенями для входа. На внешней стороне написаны 12 сыновей праотца Иакова. Все гладкие и выпуклые части, гзымсы и столбики окрашены разными красками. Эти переносные клиросы напоминают сходством древние амвоны в роде, например, Софийского собора в Новгороде, устроенного в 1533 году владыкою Макарием. Подобный амвон, согласно описи 1627 года, был и в московском Успенском соборе. И. М. Снегирев высказывает предположение, что эти описываемые клиросы были устроены в подражание таким амвонам, где почти закрытые певцы и чтецы могли быть слышны предстоящим в храме. Клиросы эти занимают значительную часть внутренней площади храма, что, впрочем, при малочисленности прихожан вряд ли могло служить неудобством.

Никольский придел, устроенный, вероятно, еще Никитниковыми в 1653 году, при увеличении и возобновлении храма, внутри не сохраняет ничего древнего, за исключением нижеописываемой иконы Спаса Нерукотворного кисти Симона Ушакова, находящейся над нижним клиросом, да, быть может, некоторых икон, записанных реставрациею или сокрытых под сплошною ризою, знакомству с которыми препятствует и недостаток света, так как эта часть храма освещена единственным окном, выходящим не наружу, а в смежное закрытое помещение. Местною иконою в этом приделе служит и копия с чудотворной иконы Грузинской Божьей Матери, в которой не переданы многие достоинства оригинала. Никольский придел возобновлен на средства И. П. Лобкова, и некоторые образа его написаны иконописцем П. И. Сапожниковым. Престол освящен в 1812 году, 21 декабря. Вообще же об устроении приделов описываемого храма имеются пока весьма скудные и сбивчивые сведения; так, например, о вышеупомянутом приделе во имя св. Иoaнна Богослова под колокольнею И. М. Снегирев сообщает, что он, вероятно, устроен Иваном Щепоткиным во имя своего ангела, что должно было совершиться около 1629 года, так как в его дарственной грамоте на лавки упоминается, что в то время Щепоткин пришел в великую старость и дряхлость. Архитектор Л. В. Даль, реставрировавший эту церковь в прошлом веке, высказывает предположение, что шатровая колокольня при переустройстве церкви в 1653 году сменила бывшую на этом месте более древнего устройства звонницу. Но почему шатровая колокольня не могла быть выстроена и около четверти века ранее, т.-е. при первоначальном устройств церкви? Было бы желательно, чтобы этот храм, как замечательный памятник древне-русского зодчества, был основательно исследован и описан с архитектурной стороны, чему могла бы способствовать совершающаяся в настоящее время его реставрация под руководством компетентного в деле архитектора, уполномоченного Московским Археологическим обществом.

В настоящее же время устраивается в нижнем этаже описываемой церкви на средства А. В. Александрова храм во имя чудотворной иконы Грузинской Божьей Матери в память посещения 12 апреля 1900 года настоящей церкви Их Императорскими Величествами, Государем Императором и Государынею Императрицею, а также в память 250-летия устройства и прославления чудотворной иконы Грузинской Божьей Матери.

Заканчивая настоящее краткое описание церкви Грузинской Божьей Матери, хранящей в себе драгоценные памятники русской древней иконописи, перехожу к их краткому описанию…

Храм в честь Живоначальной Троицы в Никитниках

В 1631-1634 годах на средства купца Григория Леонтьевича Никитникова, выходца из Ярославля, на его московском дворе была построена церковь в честь Живоначальной Троицы – замечательный памятник архитектуры XVII века.

Куб основного объема храма возвышается на подклете; он увенчан рядами кокошников и завершается пятиглавием. Центральная глава укреплена на световом барабане. Приделы, расположенные асимметрично по сторонам главного четверика, сообщаются с основным объемом храма. К северному приделу, освященному во имя Святителя Николая Чудотворца, примыкают трапезная и галерея. Южный придел небольшой; он носил характер “семейного храма” и одновременно служил усыпальницей Никитниковых. Посвящение южного придела святому великомученику Никите объясняется тем, что на месте Троицкой церкви стоял одноименный деревянный храм, сгоревший во время большого пожара 1626 года.

Над северо-западным углом галереи возвышается шатровая колокольня, под которой расположен придел во имя святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова.

В архитектурном облике церкви Живоначальной Троицы исследователи отмечают влияние деревянного зодчества, а в некоторых деталях нарядного декоративного убранства усматривают влияние стиля ярославской школы каменного зодчества. Вполне возможно, что храм строили земляки Григория Никитникова – искусные мастера каменных дел. Внешний облик храма производит впечатление удивительной цельности, хотя известно, что он окончательно сложился лишь в 50-60-х годах XVII века, когда наследники Никитникова достраивали церковь. Именно в тот период возникают Никольский придел и северное крыльцо, не сохранившееся до нашего времени. Тогда же в церкви устанавливают позолоченный деревянный иконостас, расписывают своды и стены храма фресками. В работе над интерьером храма Живоначальной Троицы в Никитниках принимали участие “царские изографы”: мастера Оружейной палаты Симон Ушаков, Яков Казанец, Иосиф Владимиров и Гавриил Кондратьев.

В 1904 году в подклетке храма был освящен придел в честь Грузинской иконы Божией Матери. Тем самым было утверждено существование в Троицком храме с XVII века почитание одного из списков чудотворного образа. Эта святыня, захваченная персами в Грузии в 1622 году, была продана ими русскому купцу Стефану. Затем, по откровению, бывшему ярославскому купцу Георгию Лыткину, святыню перенесли в Черногорскую обитель близ Пинеги, где икона Божией Матери прославилась чудотворениями. Во время чумы 1654 года чудотворный образ доставили на некоторое время в Москву, в церковь Живоначальной Троицы в Никитниках, где многие молившиеся перед ним избавлялись от болезни. Перед возвращением святыни в Черногорский монастырь с нее сделали список, который оставили в Троицкой церкви. Православные москвичи, глубоко чтившие этот образ, нередко называли храм Живоначальной Троицы церковью Грузинской Божией Матери. В храме также особо почитались Владимирская икона Божией Матери “Насаждение древа Государства Российского” и икона “Благовещение с акафистом”.

Владимирскую икону Божией Матери “Насаждение древа Государства Российского” написал изограф Симон Ушаков в честь и прославление Царицы Небесной – великой Заступницы и Покровительницы земли Русской. По глубокому замыслу иконописца, Московский Кремль и Успенский собор были той благодатной почвой, на которой Промыслом Божиим великий князь Иоан Калита насадил дерево, а Святитель Московский Петр взращивал и поливал виноградную лозу, вознесшую образ Богоматери на середину древа. На боковых ветвях – сонм русских святых: благоверных князей, святителей, преподобных, блаженных, составивших велегласный хор славословия Пречистой Девы Марии.

В 1917 году, во время октябрьских боев, храм пострадал, а в 1920 году был закрыт. В 1924-1930 годах в церкви Живоначальной Троицы проводились большие реставрационные работы. В 1934 году здание храма было передано Государственному Историческому музею. Раскрытие первоначальных росписей производилось в 1935-1940 годах.

В 1991 году власти Москвы приняли решение о возвращении храма верующим и возобновлении богослужений.

Заказчик церкви московский гость Григорий Никитников.

Церковь Живоначальной Троицы, что в Никитниках, выстроена в 1634 году по заказу богатейшего московского купца Григория Леонтьевича Никитникова.

Впервые имя Григория Никитникова мы встречаем в начале XVII века: он молодой земский староста, его подпись стоит в списках участников первого и второго земских ополчений, созданных в Ярославле в связи с патриотическим подъемом народно-освободительного движения в борьбе с польскими и шведскими захватчиками.

Город Ярославль был родиной Никитниковых. О Никите, родоначальнике фамилии, имя которого первым вписано в синодик церкви Троицы, нам ничего не известно. В начале “ЧЪ века в Ярославле упоминаются три сына Леонтия Никитникова: Григорий, Павел и Третьяк. У Григория Никитникова и жены его Евфросинии был единственный сын Андрей и несколько дочерей (известны: Мария, Домника и Анна). У Андрея Никитникова и Марфы Михайловны Кошелевой был сын Борис и дочь Татьяна. А у Марии Никитниковой и Василия Булгакова – сын Григорий Булгаков. Дети и внуки Григория Леонтьевича со своими семьями постоянно жили в доме отца и деда. Наследниками огромного состояния после смерти Андрея Никитникова (ок. 1648 г.) были два внука – Борис Никитников и Григорий Булгаков, также рано умершие. Представительницами “торгового дома” Никитникова в 60 -70-х годах XVII века остались вдовы внуков – Авдотья Ивановна Никитникова и Анна Ефимовна Булгакова. Но бесправное положение женщин в XVII веке привело к тому, что единственным преемником в делах “фирмы” стал правнук Григория Никитникова – Иван Григорьевич Булгаков.

По документам, хранящимся в наших архивах, можно проследить, как бурно разворачивалась и крепла торговопромышленная деятельность Григория Никитникова в первой половине XVII века, составлявшая основу его огромных богатств, и как постепенно возрастало его благосостояние.

О его высокой репутации среди ярославских торговых людей можно судить уже по тому, что в молодые годы он был выбран земским старостой. В 30-х годах ” XVII века документы отмечают значительный рост его крупных оптовых операций солью и рыбой на внутреннем рынке. Никитников держит в своих руках почти весь торговый оборот по волжскому пути. Он имел свои дворы, амбары и склады в разных городах, располагавшихся по течению рек Волги и Оки: в Вологде, Ярославле, Казани, Нижнем Новгороде, Коломне, в Москве и Астрахани. Не мелочная торговля различными товарами, а торговля на внутреннем рынке по речным судоходным путям составляла основу доходов и богатства Никитникова. Церковь Троицы в Никитниках.

Укреплению экономических позиций “фирмы” Никитникова во многом способствовало то, что накопленные в сфере обращения денежные средства он вкладывал, подобно большинству крупных русских купцов XVII века, в свои обширные промысловые вотчины в Соли Камской и в рыбный учуг Комызак. Одним из первых мы встречаем имя Никитникова среди промышленников Соли Камской. Число приобретаемых им здесь соляных варниц ежегодно росло, промысловое хозяйство расширялось. В 1634 году он настойчиво добивается приобретения соседней вотчины Ивана Строганова за огромную цену – 90 тысяч рублей. В 1638 году у него было уже тринадцать соляных варниц. А в 1638 – 1639 годах настойчивость Никитникова увенчалась значительным успехом. Завладев по просроченной кабале Ивана Строганова его пятью варницами в вотчине Новое Усолье “со всяким варнишным заводом и с крестьяны”, он на короткий срок стал обладателем восемнадцати действующих варниц и самым крупным промышленником в Соли Камской, опасным конкурентом даже для таких могущественных соседей, как Строгановы. К 1647 году в Соли Камской кроме тринадцати соляных варниц у Никитникова имелась на речке Зырянке слобода Веретея, двор вотчинника с приказчиками, 45 дворов крестьянских и 35 бобыльских, с общим количеством населения мужского пола 217 человек. Здесь же Никитников строит деревянную церковь, посвященную Борису и Глебу, святым патронам его внука Бориса. На реке Усолке размещались шесть торговых и хлебных амбаров Никитникова, а на речке Зырянке была “троеколесная” мельница, обеспечивавшая снабжение хлебом работных людей, занятых на промысле. Владел они пашнями, сенными покосами, лесами и озерами, изобиловавшими рыбой и зверьем. Строил он ладьи и суда, ходившие по Волге и Каме, перевозившие дрова, хлеб и соль.

Астрахань становится базой Никитникова для торговли с Востоком. Здесь у гостя были каменные палаты, амбары, погреба и штат приказчиков.

Упорно сколачивал Никитников свой капитал. На фоне торгово-промышленной жизни XVII века “фирма” Никитниковых представляла собой редкое исключение. Четыре поколения семьи Никитниковых были крупными купцами, владельцами торгов и промыслов. Обладание земельной вотчиной и соляными варницами обеспечило существование предприятия на сравнительно долгий срок – с начала XVII века вплоть до 70-х годов этого столетия, когда из-за отсутствия прямых наследников все животы и промыслы Никитниковых были взяты на государя.

Все сказанное важно для понимания природы крупных денежных накоплений, сосредоточившихся в руках Никитникова и его наследников в XVII веке, когда ростки складывающихся капиталистических отношений были еще неустойчивы и большинство купеческих торговопромысловых фирм возвышалось и падало в течение жизни одного, самое большее двух поколений”.

Главным центром торговой деятельности Никитникова на Волге был его родной город Ярославль с обширным двором, исстари принадлежавшим отцам и дедам Григория Леонтьевича. Двор (постепенно он расширялся за счет захвата соседних земель) располагался подле Углицких ворот, по соседству со Спасским монастырем и вблизи торговых рядов на самом бойком месте. С одной стороны он выходил на дорогу, шедшую вдоль рынка и торговых рядов по направлению к Волге. С другой стороны граничил с прибрежной улицей, спускавшейся к реке Которосли, на берегу которой разместились соляные и рыбные амбары Никитниковых.

Двор Никитникова в Ярославле был узловым торговым пунктом, в нем скрещивались волжские и восточные товары, приходившие из Астрахани, с западными товарами, привозившимися из Архангельска и Вологды. Около дома Никитникова стояла выстроенная им в 1613 году деревянная церковь Рождества богородицы, придававшая купеческому двору вид феодальной усадьбы.

Разживаясь от торгов и промыслов, Никитников, Светешников и другие ярославские купцы при обложении пошлиной себя во всем “льготили” и со своих многочисленных товаров и промыслов платили наравне с бедными посадскими людьми, уклоняясь также от несения тяглых повинностей. В 1622 году посадские люди жаловались царю на то, что “в Ярославле де в рядах в лавках от них [Никитникова и Светешникова] многие сидельцы сидят и у приезжих людей на гостине дворе их люди и прикащики многие всякие на них товары покупают и всякими промыслы промышляют с нами с тяглыми людьми ровно”. Чтобы изжить антагонизм среди ярославских посадских людей, царь приказал 4 февраля 1622 года Никитникову и Светешникову переехать на жительство в Москву. С этого времени центром торгово-промысловой деятельности Никитникова становится московский двор. Сюда стали приходить отчеты приказчиков из разных городов. На Красной площади Никитников владел четырьмя лавками в Суконном, Сурожском, “апочном и Серебряном рядах. Ближайшим помощником и полномочным представителем “фирмы” был его сын гость Андрей Никитников. Московский двор Никитникова располагался в древнем торговом людном центре Москвы, именуемом “Китай-город”. Положение Китай-города вблизи торговых рядов на Красной площади издавна определило занятия его жителей, втягивая их в ремесло и торговлю. Археологическое исследование местности, проведенное в 1965 году Московской археологической экспедицией Академии наук СССР под руководством Д. А. Соболевой, показало, что этот район с середины “У века был заселен посадской беднотой, промышлявшей себе средства к существованию преимущественно мелким ремеслом: обработкой металла и изготовлением металлических изделий. Жили здесь и сапожники, каменщики, гончары. Место это изобиловало залежами глины и носило название “Глинища”.

Рост населения и торгово-промышленной мощи Москвы приводит к заселению этого района богатыми феодалами и купцами, постепенно оттеснявшими мелких ремесленников за стену Китай-города. По наблюдению архитектора И. В. Ильенко и по дошедшим до нас остаткам каменных зданий можно считать, что первая феодальная усадьба возникает здесь в конце XVI века на углу теперешнего Никитникова и Ипатьевского переулков.

По соседству с двором Никитникова были дворы и других богатых московских купцов. Неподалеку от церкви Троицы гость Григорий Твердиков строит в 1626 году церковь “Николы Красный звон” (сейчас сохранилась древняя колокольня и восстанавливается церковь). Около 1626 года купец Фома Булгаков на Посольской улице (сейчас проезд Владимирова) возводит церковь “Воскресения в Булгакове”. Напротив церкви Троицы, около двора гостя Василия “орина, была выстроена каменная церковь “Рождества Иоанна Предтечи”, названная позже “Климента папы Римского”. В 1680 году архангельские гости Филатьевы отмечают успех своей промышленной и торговой деятельности построением на Ильинке роскошного храма, именуемого “Никола Большой Крест”. Нарядностью декоративной белокаменной резьбы он явно конкурировал с церковью Троицы в Никитниках, созданной значительно раньше. В Ипатьевском переулке располагался двор царского живописца Симона Ушакова (каменные палаты его уже восстановлены).

Во дворе Ушакова находилась иконописная палата, в которой обучались его ученики. Вокруг дворов богатых купцов ютились избы мелких торговых людей и ремесленников. Наименования древних ремесленных слобод еще сохранились в названиях московских улиц (Гончарная, Кузнецкая, Мясницкая, Котельники и др.).

Жизнь купеческих верхов в Китай-городе, богатеющих за счет жестокой эксплуатации мелкого посадского населения, создавала разительное противоречие с жизнью по соседству бедного люда. Растущее недовольство угнетенной посадской бедноты привело к тому, что в 1648 году разразилось стихийное восстание, центром которого стал Китай-город. Волной этого восстания были захвачены и места в непосредственной близости от церкви Троицы. Здесь, напротив церкви, посадская беднота громила богатый двор гостя Василия Шорина. Возможно, не обошлось без жертв и в семье Никитниковых: имя единственного его сына Андрея в документах упоминается в последний раз в 1647 году, в 1649 году его уже нет в живых.

Московский двор Никитникова с оптовыми складами товаров был местом встречи богатых купцов. Здесь они заключали торговые сделки. Возможно, те же деловые люди, но уже при других обстоятельствах, собирались под сенью храма. Это укрепляло не только связи деловые, но и способствовало расширению общественных связей и установлению личных и родственных взаимоотношений. Не случайно имена самых крупных московских гостей XVII века, соседей Никитникова, вписаны в синодик церкви Троицы.

На обширном московском дворе Никитникова кроме каменных палат были и другие, деревянные строения жилого и хозяйственного назначения: сараи, амбары, погреб, баня, колодец, конюшни, скотный двор. Свидетелем былой кипучей деятельности гостя Никитникова сейчас осталась лишь выстроенная им церковь Троицы. Приходится только сожалеть о том, что до нас не дошли – роскошные каменные палаты гостя, господствовавшие над всем урочьем. По отзывам современника Павла Алеппского это жилище купца по своей красоте и размерам не уступало палатам царских министров.

Место для своей церкви Григорий Никитников выбирает в той части Китай-города, где когда-то стояла деревянная церковь “Никиты-мученика на Глинищах”. Церковь эта, очевидно, сгорела во время опустошительного пожара в Москве в 1626 году, но сохранилась местная храмовая икона 1579 года с изображением мученика Никиты в воинском одеянии и четырнадцати клейм его жития. Эту икону Никитников перенес в свою вновь построенную каменную церковь. Никите воину он посвятил престол в южном приделе церкви.

Возможно, совпадение имени Никиты с фамилией купца сделало этот придел родовым фамильным приделом заказчика церкви и его семьи. Никитникову могла быть также известна и легенда, связанная с почитанием памяти этого святого. Можно предположить, что с точки зрения средневековой религиозной морали заказчика церкви содержание легенды также должно было привлечь его внимание.

Легенда повествует, что Никита-воин жил в стране Готфской во времена царя Константина. За проповедь христианства Никита претерпел лютое гонение от Афанариха, который подвергал его всем видам истязаний и, наконец, приговорил к сожжению. Неповрежденное огнем тело Никиты Афанарих запретил погребать. Некий праведник Мериан сначала спрятал, а потом похоронил в своем доме тело Никиты, и за это его дому было ниспослано богатство. И далее в легенде говорится, что каждый дом, в котором будут почитать память Никиты-воина, “умножится богатством и изобилием”. К богатству и изобилию стремился Никитников, надеясь на покровительство святого.

Под Никитским приделом, в родовой усыпальнице были погребены внуки Никитникова – Борис и Григорий, умершие в 1654 году.

В поместительных подвалах под церковью размещались торговые склады гостя. В самой церкви в особых ларях и сундуках хранились деловые бумаги, кабальные и заемные крепости. Таким образом, каменная церковь с крепкими железными дверями и запорами использовалась купцом в практических целях.

Церковь не случайно была выстроена около двора Никитникова. С одной стороны, сооружение каменного храма в людном торговом месте и постоянное попечение о его благолепии способствовало созданию общественного мнения о неизмеримом богатстве и щедрости “благотворителя”-купца, что отмечает в своих записках Павел Алеппский4. С другой стороны, возведение храма над торговыми складами выражало стремление богатого купца поставить свое предприятие и имущество как бы под непосредственную защиту церкви.

Церковь и ее приделы Никитников посвящает своим небесным покровителям: Никите, Николе и Иоанну Богослову. На стенах и иконах изображаются святые патроны – покровители заказчика и членов его семьи. Таким образом, церковь Троицы хотя и считалась приходской, но призвана была прежде всего прославить и увековечить заказчика.

История торгово-промышленной “фирмы” Никитникова и выстроенной по его заказу церкви была бы неполной, если не остановиться на характеристике личности богатого гостя, его общественной и семейной жизни.

Уже в начале XVII века, как указывалось, определяется политическая и общественная активность Григория Никитникова, постоянно привлекавшегося к несению государевых выборных служб, представительствовавшего на Земских соборах, участвовавшего в составлении челобитных царю от гостей и купцов, добивавшихся защиты интересов русской торговли и ограничения иностранных торговых привилегий.

В лице Никитникова правительство видело политически активного и преданного человека, сочетавшего в себе ловкость и изворотливость с корыстностью и прижимистостью в обращении с людьми, стоящими ниже его. Никитников неоднократно исполнял обязанности таможенного головы в разных городах, носил звание “купчины”, указывающее на его службу в Сибирском приказе, выполнял обязанности сборщика “пятой деньги” и других налоговых обложений.

Однако деятельность гостя не всегда приносила ему пожалования от царя в виде серебряных ковшей и дорогой камки, полагавшихся за увеличение сборов с посадских людей “против прежних лет”. Смелость и самонадеянность Никитникова не раз навлекали на него гнев и подозрение царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Ни политическая активность, ни субсидирование деньгами правительства в трудные минуты, ни старания пополнить царскую казну с помощью денежных сборов с посадских людей не могли застраховать богатого купца от мелких подозрений и царского гнева. Никитников был бережлив и аккуратен в своевременных взносах пошлин в казну за свои торги и промыслы, не любил должать, но и не любил давать в долг без отдачи. Он смело напоминает царю о возврате ему денег, которые он одолжил казне для уплаты жалованья ратным людям.

Единственным источником, знакомящим нас с частной семейной жизнью Григория Никитникова, является его духовная грамота, составленная им незадолго до смерти – 23 сентября 1651 года (умер он между 23 сентября и 5 октября 1651 г., похоронен в Ярославле, в Спасском монастыре).

Несмотря на традиционную форму завещания, содержание его дает яркое представление о Никитникове как о человеке деловом и практичном, глубокого проницательного ума, твердой памяти и воли, с крутым, решительным характером и большим жизненным опытом. Через все его наставления неизменно проходит требование сохранения семейного и хозяйственного порядка таким, каким он был при нем. Такой же деловой тон звучит в наказах о поддержании благолепия в выстроенных им церквах и в распоряжениях об аккуратных взносах пошлин в казну за соляные варницы.

Никитников осуществлял высокий идеал главы семьи и хозяина всего торгово-промышленного предприятия. Это дает некоторое представление о характере патриархальной, богатой купеческой семьи XVII века и ее внутреннего уклада, основанного на беспрекословном подчинении старшему в роду.

Взаимоотношения внутри семьи строились на основе правил и норм религиозной и общественной морали, выработанных идеалами купеческой семьи и ее житейской мудростью (изложение их мы находим в замечательном литературном памятнике XVI в. “Домострое”, созданном в купеческой среде). Семью Никитниковых объединяли не только родственные связи, но также и единство целей в ведении хозяйственных дел. Глубокое уважение к высокому авторитету главы семьи свято соблюдается оставшимися после его смерти. Это непосредственно сказалось на точном выполнении всех его распоряжений, сделанных в духовной грамоте. Ни одно из них не вызвало семейного разлада и не привело ни к тяжбам, ни к разделу наследства между родными.

Типичной чертой известных завещаний XVII века было чрезвычайно мелкое дробление денежных накоплений и имущества между многочисленными родственниками. В завещании же Никитникова мы встречаемся с качественно новым явлением для XVII века. Весь свой капитал, торги и промыслы он передает в совместное и нераздельное владение только двум внукам, Борису и Григорию, с требованием, чтобы они жили “вместе и нераздельно”: “… и внуку моему Борису и внуку моему Григорию жить в совете и промышлять вместе, а буде который из них станет жить неистова и деньги и иные пожитки станет сородичам своим раздавать и сторонним людям, один без совету брата своего, и он благословения моего и приказу лишон, до дому моево и до пожитков ему дела нет”‘.

Чем же объяснить это настойчивое стремление Никитникова к нерасчлененности его денежного капитала? Вплотную столкнувшись в своей вотчине с организацией соляного промысла, он глубоко осознал значение концентрации капитала в одних руках. В связи с этим он и стремится после себя сосредоточить весь свой капитал в руках двух внуков. Наказами и предостережениями он направляет деятельность своих преемников по правильному деловому пути. И внуки оправдали доверие деда.

В тех же деловых интересах он отстраняет от вмешательства в торговые и промышленные дела женщин, щедро награждая их жемчугами, серебром и платьями. Большие денежные наделки он оставляет своим самым близким и верным помощникам в торговле и промыслах – приказчикам и доверенным людям.

Прогрессивный характер распоряжения о наследстве в духовной грамоте Никитникова воссоздает образ живого, энергичного, деятельного человека середины XVII века, подобного его современникам – соседям Надею Светешникову, Василию Шорину, Родиону Твердикову и другим крупным русским купцам XVII века.

Но в духовной грамоте Никитникова, однако, чувствуется некоторое беспокойство за будущее своего торгово-промыслового предприятия. Наставлениями и хозяйственными распоряжениями гость стремится пробудить в своих наследниках бережливость, хозяйственную практичность. Судьбы наследия волновали, очевидно, не только одного Никитникова, но и большинство уходящих из жизни крупных купцов и промышленников в середине XVII века. Это вызвано тем, что в среде купеческой молодежи начинает появляться критическое отношение к патриархальному укладу жизни их отцов и дедов и стремление к самостоятельному определению своего жизненного пути. Многих из них соблазняли прелести и удовольствия мирской жизни.

Эти настроения молодого поколения нашли прямое отражение в литературных произведениях XVII века. Здесь в художественно-образной форме решались те же самые вопросы, с которыми мы встретились в духовной грамоте Никитникова. Не случайно, по-видимому, на одном из видных мест в росписи церкви Троицы мы встречаем назидательную “Притчу о блудном сыне”, изображение которой перенесено в обстановку XVII века, что, несомненно, повышало ее дидактическое значение.

Надо думать, что Никитниковы имели “библиотеку”. Об этом свидетельствует ряд книг, розданных Борисом Никитниковым по церквам после смерти деда. Несомненно из их домовых книг происходит книга “Беседы Иоанна Златоуста”, изданная в Киеве в 1624 году, вложенная в Троицкий собор Ипатьевского монастыря в 1654 году. Есть основания полагать, что Никитниковы одними из первых в Москве стали обладателями популярной в XVII веке гравированной голландской Библии Пискатора (1650). Никитников приобретает экземпляр второго издания “Уложения судных дел” 1649 года в тетрадях.

Нам удалось найти автографы почти всех представителей торгово-промысловой “фирмы” Никитниковых. В 1640-1642 годах на скрепе документов судного дела Никитникова с Пыскорским монастырем о разделе земельных угодий в Соли Камской сохранилась собственноручная подпись: “Григорий Никитников руку приложил”. Расписка выведена дрожащей рукой, но с росчерками. Иногда буквы теснятся и налезают одна на другую. Никитников, легко разбиравшийся в сложной бухгалтерии и обладавший хорошей смекалкой, подписывался неуверенным дрожащим почерком.

Сын же его Андрей, несомненно достаточно грамотный человек, бойко и легко вписывает свое имя на скрепах столбцов того же судного дела. Красивые нажимы его почерка чередуются с тонкими росчерками, особенно в заглавных буквах.

Осуществляя попечение о церкви Троицы, он вложил около 1648 года синодик, украшенный искусно выполненными красочными заставками, свидетельствующими о тонком вкусе его заказчика.

Еще более грамотными были оба внука. По-видимому, внуки обладали несколько различными характерами, гармонично дополнявшими друг друга. Это качество было проницательно учтено дедом, оставившим их обоих своими наследниками. Более мягким по характеру предстает Борис Никитников. Грамотей и книжник, он запечатлел свою подпись на нижнем поле старопечатных книг, церковь троицы в Никитниках розданных в 1652 году на поминовение деда в различные церкви и монастыри. Его имя упоминается также в книге “Беседы Иоанна Златоуста на Деянии апостолов”, украшенной гравюрами, послужившими в известной мере источником для некоторых композиций стенописи Троицкой церкви. Почерк Бориса Никитникова говорит о нем как об образованном для того времени человеке, свободно владеющем различными манерами скорописи.

Совсем иным рисуется образ его сонаследника и двоюродного брата Григория Булгакова. На основании сведений о его служебной деятельности можно сказать, что он был деловым человеком, унаследовавшим эти качества от деда, и хорошо владел ведением денежной отчетности по книгам.

Последнее определило служебную карьеру Григория Булгакова. Так, известно, что в 1649 – 1950 годах по государеву указу и по выбору торговых людей этот молодой “специалист” был на государевой службе в Архангельске и Холмогорах. “А живу я холоп твой за отчетными книгами и за твоими государевыми остаточными долгами”, пишет он в одной челобитной царю в 1651 – 1652 годах. Очевидно, менее интересовался торговлей и промышленностью правнук Никитникова – Иван Григорьевич Булгаков. При нем было завершено все внутреннее убранство церкви Троицы.

Тогда же были созданы и затейливые места для почетных посетителей храма типа “клиросов” столярской работы. Всю свою энергию и все свои доходы от торгов и промыслов Иван Булгаков обращает на службу искусству.

Внуки и правнуки, выполняя волю главы семьи: “… и церковь божию украсить всякими лепотами, и ладан, и свече, и вино церковное и ругу священнику и иным церковникам давать вместе, чтоб церковь божия без пения не была и не зачем не стала, как было при мне Георгии”, постарались сделать все для завершения убранства храма.

Очевидно, духовная грамота Никитникова бережно хранилась в семье и из нее черпались все указания по производимым в церкви работам, связанным с наружной и внутренней отделкой. Никитниковы приглашали самых лучших зодчих, знаменитых живописцев, искусных мастеров резьбы по камню и дереву, известных своим мастерством московских кузнецов.

Работавшие по созданию и украшению церкви мастера были тесно связаны своим происхождением с посадской средой. И это не могло не отразиться на их искусстве, в основе своей народном. Вкусы же заказчика в свою очередь естественно наложили определенный отпечаток на сюжетный строй росписи, которая должна была прославить заказчика и его семью и поучительным содержанием своих композиций внушить приходящим покорность и смирение.

Заботы о выстроенных церквах Никитников включал в круг деловых интересов не только своего сына и внуков Бориса и Григория, но и требовал от своих приказчиков зоркого наблюдения за выстроенными им храмами: в Соли Камской, в Ярославле и в Москве. Московские приказчики по поручению хозяина наряду с выполнением торговых обязанностей неоднократно вносили дань за церковь Троицы.

Живоначальной Троицы (Грузинской иконы Божией Матери) церковь.

Построена в 1631—34 (по др. ист. в 1628—34) на средства купца Г. Л. Никитникова на месте сгоревшего в 1626 храма великомученика Никиты на Глинищах. Уцелевшая при пожаре местночтимая икона «Никита воин с житием» (1579) перенесена Никитниковым в новый храм. В 1653 расширена. Во время эпидемии моровой язвы в 1654 для храма был снят точный список с чудотворной Грузинской иконы Божией Матери (была захвачена в 1622 в Грузии персидским шахом, в 1625 выкуплена в Россию, находилась в Черногорском (Красногорском) монастыре Архангельской губерни), прославившийся чудотворениями. Образ находится у сев. стены главного престола. Роспись храма — 1656. Храм обновлялся в 1900. В 1904 в нижнем ярусе (подклете) храма был устроен придел в честь Грузинской иконы Божией Матери (поэтому храм иногда наз. «Грузинской иконы Божией Матери на Варварке»). Главный престол – Живоначалъной Троицы, юж. придел — великомученика Никиты (предп. 1653, служил фамильной усыпальницей рода Никитниковых), сев. — святителя Николая Чудотворца (предп. 1653). Под колокольней — придел апостола Иоанна Богослова.

Бесстолпный, пятикупольный храм на высоком подклете. Центральная глава — световая. С с.-в. и ю.-в. к основному четырехугольному зданию, перекрытому сомкнутым сводом и увенчанному пирамидой ярусов кокошников с 5 главами (боковые — глухие), примыкают два одноглавых придела (повторяют в уменьшенном виде ту же арх. композицию). Значительно больший сев. придел имеет, как и главный храм, трапезную. Над с.-з. углом па перти — шатровая ярусная колокольня, соединена с трапезной двухъярусной крытой галереей — папертью. Впервые в храмовом зодчестве вход в храм — шатровое крыльцо (1653). Декор фасадов приделов — сев. и юж. (уличного), ставшего теперь для обозрения главным, отличается пышной белокаменной резьбой, в юж. приделе за счет тонкой резьбы двух резных наличников и внутренних порталов.

В белокаменном декоре венчающих здание частей использованы цветные изразцы (предп. работа белорусских мастеров).

Хорошо сохранившаяся роспись, воспроизводящая голландские гравюры Библии П. Борхта (1643), выполнена в 1652—53 лучшими царскими изографами XVII в., участвовавшими в росписи кремлевских соборов—О. Владимировым, С. Ушаковым, Я. Казанцем, С. Резанцем, Г. Кондратьевым. Они написали также в 1652—68 иконы местного ряда иконостасов главного храма и юж. придела. Необычной трактовкой выделяется роспись — сцены из Апокалипсиса на стенах находящегося под колокольней придела апостола Иоанна Богослова. Насыщенная бытовыми деталями, многоцветная роспись стен стала в XVII — нач. XVIII в. образцом для живописи российских храмов.

Иконостас главного престола выполнен московскими и ярославскими резчиками по росписи интерьеров, в 1640-х. В верхних ярусах — иконы «строгановского письма». Среди икон местного ряда — особо чтимые «Благовещение с акафистом» (1659, работа Я. Казанца, С. Ушакова и Г. Кондратьева) и Владимирская икона Божией Матери («Древо государства Московского», 1659, С. Ушаков).

Церковь пострадала во время октябрьских боев 1917. В 1920 закрыт. В 1924—30 реставрировалась. В 1935—40 раскрыты стенные росписи от двух слоев позднейших записей. С 1934 – филиал Государственного исторического музея. С 1968 открыта для посетителей. Несмотря на решение московских властей (25.VII.1991) о передаче храма верующим, он РПЦ не возвращен.